«Зюбра посчитали, медведя повстречали»: будни хозяев тайги

На связь с «Первым Байкальским», прямо из недр Маритуйского лесничества, вышел Михаил Стрелков, старший государственный инспектор в области охраны окружающей среды. Маритуйское лесничество – это участок тайги на юге Байкала площадью 34 415 гектаров, тянущихся вдоль береговой линии от Култука в сторону Листвянки. Это территория Прибайкальского национального парка – особо охраняемая природная территория, нахождение на которой возможно только с разрешения администрации.

«Первый Байкальский»: Михаил Васильевич, как вы можете описать своё хозяйство? 

Михаил Стрелков: Маритуйское лесничество начинается от Култука. Сначала узкой полосой вдоль озера идёт берёзовая роща, которая после пробитого в скале тоннеля уходит вглубь тайги, и там начинаются кедрачи, ягодники, сосна и лиственница. У нас есть корм для медведей, белки бурундука. Животных много – лось, изюбр, косуля, кабан, кабарга, соболь, рысь. Волк, бывает, заходит, есть глухарь и рябчик.

«Первый Байкальский»: Извините за нескромный вопрос: сколько вам лет, и сколько из них вы отдали Маритуйскому лесничеству? 

Михаил Стрелков: Мне 56 лет, из них в Култуке я проработал двадцать два года. 

«Первый Байкальский»: Но ведь не с детства вы мечтали стать лесником? Расскажите, где вы родились и как попали на берег Байкала. 

Михаил Стрелков: Я родился в Тункинской долине, на берегу Иркута, в маленьком местечке на четыре дома – оно называлось Мойгокоть. Отец работал в организации «Скотоимпорт» – гуртами перегонял из Монголии баранов, коз, быков, сарлыка (русское название яка, происходит от тибетского «самец яка», млекопитающее из рода настоящих быков). Семья была большая, пять детей, школы там не было, поэтому вскоре мы переехали в Кэрен, там же, в долине, но посёлок побольше. Когда я учился в третьем классе, отец пошёл работать лесником. И всё детство я провёл с отцом в лесу, с пяти лет на конях скакал, в питомнике черенками высаживали деревья, потом с лесниками выезжали и проводили посадки тополей и сосны в лесу. После школы я работал в лесхозе, отслужил в армии, в лесхозе дали направление в Красноярск, закончил Сибирский технологический институт, вернулся опять в Тункинский лесхоз. Но мест не было, я переехал в Култук и всю жизнь проработал в Прибайкальском национальном парке. 

«Первый Байкальский»: Можете вспомнить какой-то случай из детства, связанный с тайгой?

Михаил Стрелков: Я учился в десятом классе, когда мы с лесниками ночевали в лесу. Так случилось, что у нас ушли кони, вниз по тропе от стойбища. Меня, как младшего, отправили их искать. Отец не то решил перепроверить, не то какое-то предчувствие его посетило, поэтому он пошёл следом. Я иду, ничего не замечаю, а за мной медведь крадётся в полусотне метров – смотрит в спину, прячется за кустами, останавливается, наблюдает. А потом стал сокращать расстояние, подходит уже вплотную – и тут его увидел отец, вышедший на тропу следом. Я ничего не понял – отец страшно закричал, и медведь юркнул в лес. Я обернулся и успел увидеть только какую-то тень. Если бы отец не пошёл следом, трудно сказать, чем бы это могло закончится. Хотя не обязательно он бы на меня напал – медведи очень любопытные, мог посмотреть и уйти. 

«Первый Байкальский»: Городскому человеку трудно представить, в чём заключается работа лесника, – кажется, что он целый день ходит по тайге с ружьём. Опишите свой рабочий день. 

Михаил Стрелков: С утра у нас в конторе проходит планёрка. У меня 15 лесничих, но часть из них работает на Кругобайкальтской ж/д, на Андрияновской, на периферии, поэтому приходят на планёрку только по понедельникам, получают задания на неделю. В остальное время они получают задание по телефону – спасибо сотовой связи. Те, кто находятся в Култуке и Слюдянке, занимаются плановой работой – лесохозяйственные и биотехнические мероприятия, рекреация, работа с туристами. Много времени уходит на ремонт техники – это трактора, квадроциклы, снегоходы, четыре катера у нас. 

«Первый Байкальский»: Скажите, какая работа в тайге идёт прямо сейчас? Есть какой-то сезонный труд? 

Михаил Стрелков: Ну, например, сейчас идёт учёт изюбря на реву. Выходим считать вечером – он орать начинает с шести часов, такой пронзительный вой, не знаю даже, как описать. Вечером он может раза два крикнуть и замолчать. А вот когда собирается гарем, когда уже всё серьёзно, начинается гон – они всю ночь орут. Считаем, когда они орут с разных сторон, их слышно очень хорошо – один справа, другой отвечает вообще далеко за горой, потом сближаются – крикнули друг другу и побежали друг другу навстречу. Ещё раз крикнули уже рядом друг с другом, потом тишина – видимо, стукнулись рогами и разбежались. 

«Первый Байкальский»: Год завершается, пожароопасный сезон закончен. Как в этом году у вас обстояло дело с пожарами? 

Михаил Стрелков: В этом году было спокойно, работали дома, у себя в лесничестве. Горели соседние районы – я два раза улетал помогать на пожарах в Качуг, в Байкало-Ленский заповедник, по две недели отработали с нашей бригадой. Я работаю руководителем на крупных лесных пожарах, совместно с лесоохраной. В апреле был пожар у нас – за три дня потушили, у нас очень серьёзно, больше времени не дают, будь любезен уложиться. Тушим всем миром – со всех сторон, авиабаза помогает, соседи приезжали с Байкальского заповедника, 37 человек тушило, вызывали самолёт Бе-200. 

«Первый Байкальский»: Тайга, звери – это всегда притягивает охотников, романтиков посидеть у костра и любителей пострелять. Браконьеры вас не беспокоят? 

Михаил Стрелков: Когда я только пришёл работать, браконьерство было капитальное. Тогда у нас использовали самый подлый способ – лучили с Байкала. Зимой чем больше снега в лесу, тем чаще изюбрь и коза выходят на берег, на склоны гор. В тайге снег лежит по пояс, на склонах ветер его сметает, трава на поверхности. Зверь идёт кормиться. Охотники подъезжали по льду и слепили его фарами. Животных охотник видит точно – у них глаза от фар светятся, как лампочки. Они от света дуреют и не могут двинуться с места – расстреливай, как в тире. Звери скатывались с гор – бывало, что настолько разбивались, что их даже не забирали. Сейчас мы всё это вывели, сейчас этого нет. Бывает, что люди пытаются заехать из Иркутска и Шелехова, но все дороги под присмотром, стоят фотоловушки. Так что можно уверенно утверждать, что системного браконьерства в прибайкальских заповедниках больше не существует.